Теперь посмотрим, каким образом трактовали постмодернизм некоторые философы и литературоведы конца 20-го века. Начнем мы с такой малоизвестной фигуры, как американский критик Лесли Фидлер. Вы видите на экране его портрет. В 1969-ом году Лесли Фидлер публикует статью, которая называется в русском переводе "Пересекайте границы, засыпайте рвы". Статья это, как обычно подчеркивают все, кто обращается к этой теме, была опубликована не где-нибудь, а в журнале "Playboy", то есть в журнале обращенном к предельно широкой аудитории, никак не ориентированной на какие-то интеллектуальные изыски. Это был сознательный жест, потому что главный тезис Лесли Фидлера состоял в том, что современное искусство должно преодолеть границу элитарности. Для модернизма, то есть искусства 10-ых, 20-ых, 30-ых годов 20-го века было в высшей степени характерно прочерчивать эту четкую границу между тем, что предназначено для всех и то, что не не должно интересовать высокое искусство и экспериментальной новаторской сложной аллюзивной литературой для немногих. Для Лесли Фидлера образцовыми постмодернистами являются такие авторы, как Джон Барт или Борис Виан, или Норман Мейлер. Потом к ним прибавится фигура Умберто Эко в 80-е годы, то есть писатели, которые пишут очень своеобразные тексты, тексты, которые могут быть прочитаны на разных уровнях. Эту идею как раз подхватит впоследствии Умберто Эко в своих заметках на полях романа "Имя розы", где он будет говорить о том, что в его произведениях есть несколько уровней прочтения: кто-то может читать роман "Имя розы" как просто детектив, это подчеркивают даже имена героев Вильгельм Баскервильский и его помощник Адсон должны напоминать Холмса и Ватсона, а кто-то может прочитывать это как очень глубокий философский текст, в котором заключена, в сущности, вся средневековая философия. Во всяком случае, Фидлер призывал к засыпанию рвов и преодолению границ между массовым и элитарным, а также, между разными, все еще сохраняющимися жанрами литературы, в том числе, между фантастикой и реализмом. "Сказочное реально", говорил он, "а реальное фантастично". И современного художника Фидлер именуют двойным агентом, который в массовом представляет элитарное, в элитарном — массовое. Далеко не всем, как мы увидим дальше, писателям, в том числе и русским писателям, удалось воплотить эту программу. Но некоторым, все-таки, до определенной степени удалось. И хотя это было совсем не просто. Еще одна фигура, которую нельзя не вспомнить в связи с рождением постмодернизма это французский философ Жан Франсуа Лиотар. Самая известная его книга называется "Ситуация постмодернизма" и в ней, если предельно, конечно, упрощать, говорится примерно следующее: начиная с эпохи просвещения, то есть с 18-го века во Франции, отчасти и в России, господствовало время метанарраций, то есть уверенность философов и литераторов в собственной истинности, в том, что мир может быть описан и то, что в мире существует некая истина. Но, вот, постмодернизм — это как раз эпоха, которая начинается с неверия в эти большие нарративы, как говорит Лиотар. Глобальные тотальные способы высказывания, то есть всякий, кто говорит "Я знаю", всякий, кто говорит "Я знаю истину" — заблуждается. И дело не в его личном заблуждении, а в том, что к этому его неизменно приводит язык. Мир плюралистичный, в мире существует множество равноправных языков и ни один из них не лучше другого, и мир может рассматриваться только, как место реализации неких языковых игр. Игра эта идет непрерывно, остановить ее нельзя и настоящим художником станет тот, кто сумеет осознать эту ситуацию, выразить ее в своих текстах. Никто не больше никого, никто не лучше никого. Любое произведение массовой литературы равно Уллису Джойса. Надо только уметь их читать, нужно только их понимать. Для Советского Союза этот тезис, хотя о нем, конечно, здесь никто не слышал, был наиболее актуален. Дело в том, что поздний Советский Союз это время, когда уже никто не верит в большую идеологию, коммунистическую, в нашем случае, идеологию и, как мы увидим в дальнейшем, многие, почти все наши отечественные постмодернисты начинали именно с игры с вот этими знаками власти, с языком власти. Еще один источник постмодерна, который всегда называют в связи с этим направлением, это понятие введенное французскими философами Жилем Деллезом и Феликсом или Фелисом Гваттари. Ризома. Ризома — это некое представление о горизонтальных связях. В прежних видах государства, в прежних видах в философии, культуры, литературы всегда существовал какой-то ценностный центр, к которому все сводилось и который руководил деятельностью этой парадигмы, этого культурного образования. А теперь, представьте, просто грибницу. У грибницы нету центра, есть связи между отдельными элементами, грибница может выходить на поверхность в виде грибов, большая часть ее тела сохраняется где-то под землей, нельзя сказать, что там есть какой-то всеорганизующий центр. В наше время, конечно, можно привести и другой пример, о котором не догадывались Деллез и Гваттари, но который в наше время просто напрашивается. Это интернет. Нету какого-то центра в этой системе связи, нету какого-то начальника, который бы им руководил. Эту систему невозможно уничтожить, запретить, она самовоспроизводится в любой ситуации. И вот это и есть метафора постмодернистской вселенной. То есть вселенная, в которой вертикальные связи замещаются горизонтальными, вселенная, в которой доминируют отдельные, как бы, элементы, неорганизованные, хаотичные и, по большому счету, связанные с друг с другом, но не связанные с неким законом. Еще один источник, о котором, уже в области литературоведения, о котором тоже стоит упомянуть, связан с именами Ролана Барта и Мишеля Фуко. Обе эти фигуры чрезвычайно важны для вообще гуманитарных исследований 20-го века. Они проявили себя не только в литературе. У них сложные и запутанные биографии, но нас интересуют только две работы, которые получили наибольший резонанс. Они связаны с понятием авторства. В любом литературном произведении есть некая фигура рассказывающего, то есть того, кто произносит, собственно, те слова, которые мы читаем. Его обычно называют повествователем, нарратором или рассказчиком. И вот, Ролан Барт в статье "Смерть автора" поставил вопрос о том, кто говорит. Анализируя некоторые тексты Бальзака, он показывает, что в любом, даже самом классическом произведении, есть зоны неопределенности, то есть зоны, в которых мы не можем ответить на вопрос — кто говорит. Говорит биографический автор Оноре де Бальзак, говорит его персонаж, говорит некая авторская маска, представитель автора, который внедряется туда и так далее, и так далее. На самом деле, заключает в конечном итоге Ролан Барт, автора нету, есть дискурс, есть некая стоящая за авторами общность представлений о том, как должен писаться художественный текст, и, на самом деле, эта авторская фигура растворяется и исчезает в самом тексте. В сущности это и есть идея интертекстуальности, потому что там, где нет контролирующего все авторского сознания, остается воспринимать текст как сумму цитат и рецитат. Эту идею подаст Юлия Кристева, еще один из видных теоретиков 60-ых годов. Барт говорит же так: "Ныне текст являет собой многомерное пространство, составленное из цитат отсылающих ко многим культурным источникам. Нет такого элемента текста, который мог бы быть порожден лично непосредственно автором". И ту же мысль развивает другой французский теоретик философ Мишель Фуко, который говорит примерно о том же самом, понятие "Автор" это присвоение власти, которой обладает дискурс, отдельными людьми. Автор не должен больше восприниматься как единый творец текста, автор это всего лишь некая функция, наряду с другими функциями текста, необходимый для его понимания, но эта функция постоянно меняется. Вот изменчивый автор, которого мы видели у того же Соколова, это и есть наглядная иллюстрация этого представления. Еще одна фигура, о которой необходимо сказать в связи с рождением постмодерна, это французский философ Жак Деррида, автор знаменитой концепции деконструкций или деконструктивизма. Это чрезвычайно сложная концепция развивавшаяся не столько на примере литературы, сколько на примерах чтения философов-идеалистов, начиная от Платона и заканчивая Хайдеггером, но если свести идеи Деррида к простому удобопонятному какому-то тезису, то Деррида децентрирует философию и литературу. Он говорит о том, что на протяжении многих веков в философских концепциях, так же как и в литературе, существовал некий единый ценностный центр. Его могли называть логосом или энергией, или телосом, то есть целью, могли называть богом, человеком, но этот центр менялся, менял свою как бы форму, но сохранял свою функцию. В нем запрещены любые перестановки, в нем запрещены любые трансформации, он един, нерушим, он не подвергается критике, он представляет собой аксиому, на которой строится любая система. Теперь же этот исчезло. Первым смерть бога провозгласил в философии Фридрих Ницше, но теперь мы можем говорить о том, что это место свободно. На место ценностного центра Деррида предлагает понятие игры, свободной игры знаков, каждый из которых самостоятелен и ни один из них не лучше другого. Вот эта сумма представлений, можно эту парадигму продолжать, и лежит в основе того, что называется философией постмодернизма и что воплощается в конкретных художественных текстах.
