[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Еще
одним из результатов этого эксперимента стало открытие прагматических сдвигов.
Ну, наверное, надо пояснить, что это такое.
Прагматическим сдвигом стоит называть изменение использования термина родства.
Ну, грубо говоря, переход от первичного к вторичному.
Но не к чужому человеку, а кому-то из членов семьи.
То есть при прагматическом сдвиге термин родства используется не в соответствии со
своим первоначальным смыслом.
Дочкой называют не дочку, а дедом — не деда.
Это основной, главный экономический тип.
И надо сразу сказать, что он повторяется достаточно регулярно в разных семьях.
Конечно, не во всех.
Но, подчеркиваю, он повторяется.
И связан он с рождением ребенка.
Это основной прагматический сдвиг, который,
в общем-то, характерен для русской речевой культуры.
Остальные наблюдались редко, может быть, даже в единственном числе.
Но, тем не менее, о них стоит поговорить,
просто потому что они представляют какие-то очень яркие явления,
иногда даже не характерные для русского общения, но, тем не менее, очень яркие,
специфические, перекликающиеся часто с другими речевыми культурами.
Они в большей степени касаются использования прозвищ,
домашних имен и определяются особыми коммуникативными стратегиями.
Вообще, очень важно разглядеть за этими сдвигами
как раз коммуникативные стратегии, потому что эти сдвиги станут понятны.
Ну, давайте, поговорим о первом сдвиге.
Мужа перестают называть мужем или перестают называть по имени,
а начинают называть «отец» или «папа», а потом и «дед» (после рождения внука).
Совершенно очевидно, что это происходит сначала в присутствии ребенка.
Жена говорит: «Вот, отец, делай то-то и то-то!»,
— подчеркивая, что он теперь стал отцом.
Но дальше ребенок может вырасти, уехать от родителей.
А вот это обращение сохранится.
«Мать, пора садиться ужинать!», — скажет мужчина своей жене,
при том, что ребенок давно вырос и покинул отчий дом.
Ну вот эти сдвиги выделим как отдельный переход отца в деда после рождения внуков.
И переход жены в мать, опять же, после рождения ребенка.
Чуть-чуть отстоит от этих, в общем,
стандартных сдвигов сдвиг от внучки к дочке.
Он встречается исключительно в речи женщин.
Это обращение, как правило, возникает в ситуации,
когда женщина воспитывает внучку без матери, без своей дочери.
И она тем самым получает право называть ее дочкой.
Она «приближает» к себе внучку по шкале возраста и по шкале родственных отношений.
Еще раз повторю, что это самый основной прагматический сдвиг, возникающий,
может быть, не очень часто, но достаточно регулярно в русскоязычных семьях.
Другие сдвиги единичны, но, тем не менее,
еще раз скажу, что мы их обсудим из-за того,
что они создают тоже особую стратегию и особые отношения в семье.
Первое — это так называемые симметричные отношения.
В стандартной системе они тоже существуют.
Скажем, брат может обратиться к брату: «Брат!».
И обратно.
И вот это слово «брат» используется симметрично.
Но в нестандартной системе они тоже возникают.
Вдруг какое-то прозвище, которое, скажем,
братья используют по отношению друг к другу.
Или муж и жена начинают обращаться друг к другу тоже одним прозвищем.
Ну вот я привел эти прозвища из конкретных анкет: Сяба, Крупыша, Кореандр.
Совершенно очевидно, что мы не можем объяснить их происхождение,
хотя наверняка с каждым из них связана какая-то история.
Ну вот они стали обращением мужа и жены друг к другу,
брата к брату, брата и сестры к друг к другу.
И закрепились тоже как некоторая особенность данной семьи.
Еще один очень интересный прагматический сдвиг, очень редкий, уникальный,
но, безусловно, заслуживающий того, чтобы его рассмотреть.
В отличие от предыдущего он возникает не при горизонтальных
отношениях родства, а при вертикальных.
Например, так могут общаться мать и сын.
И в анкете такие примеры как раз и встретились.
Мать и сын обращаются друг к другу,
используя один и тот же термин родства: «мамуля».
Но если для сына здесь нет ничего странного,
сын и должен называть маму «мамуля»,
то обратное движение выглядит немного странно.
Почему мама обращается к сыну: «Мамуля!»?
В другой семье мать и сын обращаются друг к другу с помощью имени
Николуша (имени сына).
Здесь тоже возникает вопрос: почему?
Надо сказать, что в некоторых языках, в некоторых речевых культурах,
есть именно такое явление.
Оно называется инверсией.
Когда обращение можно «обернуть» и отправить обратно собеседнику.
В русской культуре такого не зафиксировано.
Но мы видим, что оно иногда встречается.
Возможно, в его основе лежит своего рода эхо-эффект.
Сын подходит к маме и говорит: «Мамуля, мамуля, мамуля», — ну канючит, просит.
И мама начинает сначала иронически адресовать это же слово обратно сыну.
А постепенно оно закрепляется за ним.
Мама называет сына Николуша, и сын в какой-то момент то ли в игровом смысле,
то ли еще он такой маленький, что не понимает, что это именно его имя,
начинает адресовать это имя к матери.
И это тоже закрепляется сначала в таком очень узкоситуативном семейном общении,
а потом в семье становится постоянным.
Конечно, здесь нельзя говорить о том, что для русской семьи это характерно.
Но это встречается.
И это очень интересный факт.
Ну и последний пример, тоже редкий, но тоже очень яркий.
Когда существует одно обращение в семье,
и все члены семьи обращаются так друг к другу.
Ну вот есть такая семья, и была такая анкета, описывающая эту семью.
Семья из трех членов: мать, отец и дочь.
И каждый член этой семьи мог обратиться к другому с помощью
такого слова: «сонечка» (не связанного с их именами).
Ну какая-то гипотеза, может быть, наивная состоит в том, что все члены семьи любили
поспать и так дразнили друг друга, а потом это закрепилось.
Но это не важно.
Важно то, что есть общее семейное имя.
Как объяснить все эти странности, ну а также закономерности,
о которых я говорил в начале, то есть о более или менее регулярном первом
прагматическом сдвиге и о таких уникальных сдвигах,
втором, третьем и четвертом.
Их можно объяснить с помощью четких коммуникативных стратегий.
Первая стратегия связана с рождением ребенка.
Ребенок становится центром семьи, и все члены семьи
перестают использовать обычные термины родства, показывающие их отношения,
потому что ребенок становится в некотором смысле пупом земли.
И все начинают использовать обращение как бы, исходя их этой точки,
из точки ребенка, как бы ребенок обращался к этому родственнику.
И мать ребенка, обращаясь к мужу, забывает о том, что он ее муж.
Для нее важно, что он отец, папа.
И она начинает использовать этот термин.
И также поступает и ее муж, возможно, и другие родственники.
Вот это интересный момент,
когда рождение ребенка меняет систему отношений в семье, а язык это отражает.
И вторая коммуникативная стратегия, может быть, более редкая,
но, тем не менее, очень яркая.
Это попытка общей идентификации.
Иногда для какой-то пары членов семьи.
Ну, скажем, брат и сестра начинают использовать друг для друга одно
и то же прозвище, выделяя себя из семьи или, там, два брата.
Или все члены семьи начинают использовать
общее обращение, но подчеркивая, что они все едины.
Ну или, вспомнив опять Маугли, «Мы все одной крови».
Вот эти две стратегии позволяют нам «сдвигать» термины родства,
использовать их не в самом прямом значении.
И не только термины родства, в том числе и прозвища, как мы видели, с одной стороны.
А с другой стороны, язык позволяет нам обозначать разные
коммуникативные стратегии и раскрывает отношения в семье.
Это очень важно, потому что, изучая обращения в семье,
мы можем проникнуть в суть отношений, существующих в ней.
Язык оказывается своего рода ключом для
проникновения в систему уже не слов,
а отношений между членами семьи.
Что можно сказать в заключение?
Ну, во-первых, мы видим,
что язык позволяет выражать разнообразные коммуникативные стратегии.
И с помощью коммуникативной стратегии я могу интерпретировать
особенности, коммуникативные особенности, языковые особенности, той или иной семьи.
Есть и обратное движение.
Если я знаю набор обращений в семье, то я могу через эти слова,
через эти обращения, проникнуть в отношения, которые существуют в семье.
Я всего лишь наблюдаю то, как люди разговаривают друг с другом,
но это позволяет мне понять, любят ли они друг друга, ненавидят ли они друг друга,
близки ли они друг к другу, какие группы или подгруппы образуются внутри семьи.
Язык оказывается своего рода ключом для проникновения
в психологию как отдельных людей, так и групп.
И это очень важное свойство языка.
Язык самоценен сам по себе, но при этом он может стать инструментом
изучения быта, культуры, психологии.
И дает нам возможность заглянуть туда, куда нам заглянуть не дают.
Но через язык мы все равно, ну как бы пунктиром, намечаем это движение.
Спасибо за внимание!
[МУЗЫКА] [МУЗЫКА]
[МУЗЫКА]
[МУЗЫКА]
