[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Мы с вами остановились на роли контекста в процессе восприятия речи. В зависимости от того, как контекст учитывается в этих процессах, выделяются два типа моделей: интерактивные и автономные. В автономных моделях подразумевается, что движение в процессе восприятия речи идет строго снизу вверх, то есть от акустики к смыслу. То есть получается, что процесс восприятия оказывается зеркален, противоположен процессу порождения — это просто движение в обратном направлении. Соответственно, информация о значении, о грамматических свойствах словоформы становится доступной слушающему только после того, как он распознал уже конкретную единицу, определился с тем, что было произнесено. В интерактивных же моделях принцип иной. Считается, что любая информация с любых уровней может быть доступна слушающему в процессе выбора единственной возможной единицы, то есть в процессе конкуренции единиц. Именно проблема контекста и его роли в процессе восприятия речи особенно актуальна, если мы обращаемся к распознаванию естественного звучащего речевого сигнала. И здесь, как кажется, интерактивные модели ближе к истине. Рассмотрим это на примере. Мои коллеги провели эксперимент, в котором компьютеру было предложено разделить на слова безпробельный текст. В том случае когда в его распоряжении были все те слова, которые содержались в тексте, он справлялся с этой задачей очень успешно, что вы можете видеть на экране. Так же успешно он справлялся с задачей в том случае, если ему предъявляли текст не в орфографии, а в транскрипции, имитирующей полное произнесение, то есть без редукции. Однако, если бы мы предложили решить такую задачу компьютеру и предъявили ему естественный спонтанный текст с редукциями и со стяжениями на стыке словоформ — вспомним пример про «муж жабы», — то, конечно же, процент распознавания станет значительно ниже, поскольку программа будет ставить границы не в тех местах, где они должны стоять на самом деле. Соответственно, в таких случаях нам не обойтись без контекста, и без оценки того, каким образом контекст влияет на процесс распознавания, и без описания того, как это происходит. По-видимому, при распознавании естественной речи, в которой присутствует большое количество редукций, мы обращаемся к контексту, к левому и правому контексту, возможно к очень широкому, и пытаемся интерпретировать то, что мы услышали, может быть не в полном произнесении, с учетом того, что могло быть произнесено на этом месте. Подтверждением этого тезиса являются результаты, полученные нашими голландскими коллегами на материале голландского языка и нами на материале русского языка на базе лаборатории моделирования речевой деятельности Санкт-Петербугского государственного университета. Эксперименты в обоих случаях заключались в следующем. Испытуемым предъявлялись для прослушивания и распознавания изолированные редуцированные словоформы, извлеченные из контекста, и эти же словоформы затем в контексте. Вы можете прослушать варианты первой части тестовой последовательности, то есть изолированные словоформы, и затем эти же словоформы в контексте. >> Нрать. Мне очень нравится ситуация. >> Как вы можете видеть на графиках и диаграммах, результаты свидетельствуют о том, что при изолированном предъявлении словоформы практически не распознаются, в контексте же они распознаются намного лучше. Соответственно, получается, что контекст действительно позволяет распознавать редуцированные словоформы. И это решающий фактор для их распознавания. Исключение составляют лишь типичные редуцированные реализации. Как правило, такие реализации возникают у высокочастотных словоформ. Самым ярким примером для русского языка является реализация «щас» для словоформы «сейчас». Даже если я предъявлю ее вам без контекста, как вы это можете услышать в данный момент, >> «Щас». >> вы, безусловно, скажете, что это словоформа «сейчас». Во всех же остальных случаях для распознавания редуцированной реализации контекст нам необходим. Но только ли контекст нам нужен? Значит ли это, что если мы вообще ничего не услышим, не воспримем в редуцированной словоформе или воспримем только один-два звука, мы все равно сможем восстановить эту словоформу по контексту? То есть значит ли это, что в процессе порождения речи мы редуцируем только то, что может однозначно восстанавливаться из контекста? Чтобы проверить этот тезис, мы провели эксперимент, в котором мы извлекли из естественного контекста редуцированные реализации и пересадили их в тот контекст, который должен был спровоцировать их неверную интерпретацию. Давайте послушаем, что получилось. Сначала послушаем изолированную реализацию, >> [НЕРАЗБОРЧИВО] >> а затем ее в новом контексте, искусственно смоделированном. >> [НЕРАЗБОРЧИВО] >> Во втором случае треть испытуемых распознавала эту редуцированную реализацию как словоформу «горит», то есть думала, что звучало «свечка горит». На самом деле прозвучавший редуцированный отрезок «гыт» был исходной редуцированной словоформой «говорит», и в естественном контексте эту словоформу испытуемые распознавали именно как «говорит». Если мы посмотрим, на что при этом кроме контекста опирается слушающий, мы увидим, что неизмененными остаются согласные. Если мы вспомним, когда мы говорили о порождении речи, мы также заметили, что говорящий, как правило, лучше сохраняет согласные, а гласные, даже ударные, могут подвергаться значительным изменениям. Таким образом, мы можем сделать вывод, что в акустическом облике нам нужны в первую очередь согласные, так называемый консонантный скелет, то есть последовательность согласных, и в первую очередь начальные и конечные согласные. А также нам нужен контекст, широкий контекст. Но одной констатации необходимости контекста мало. Современные исследования в области восприятия речи сосредоточены на описании того, каким образом контекст влияет на распознавание, как это происходит на грамматическом уровне, как это происходит на семантическом уровне. На данный момент, к сожалению, ответов на все эти вопросы еще нет, окончательных ответов. Но есть некоторые наблюдения. И эти наблюдения можно получить как с применением традиционных методов психологинвистических, например ассоциативного эксперимента, так и более современных методик. В частности, в ассоциативном эксперименте можно получить информацию о том, каким образом реализуется контекстная предсказуемость на семантическом или на грамматическом уровне, то есть какие слова оказываются наиболее тесно связаны между собой, какие грамматические формы или какие конкретные лексические единицы. И можно предположить, что этой информацией, основанной на тесной ассоциативной связи, пользуется слушающий в процессе восприятия. Что касается более современных экспериментальных методик, то здесь речь, прежде всего, идет о методике регистрации движения глаз. Казалось бы, причем тут восприятие естественной звучащей речи? Методика регистрации движения глаз предполагает, что испытуемый смотрит на экран компьютера и выполняет какие-то задания, то есть фиксируются движения его глаз. Наши голландские коллеги провели эксперименты, в которым испытуемым предъявлялись для прослушивания фрагменты звучащей речи, при этом они предъявлялись в широком дискурсивном контексте нескольких фраз. В это время на экране предъявлялись несколько слов, одно из этих слов совпадало с полной реализацией редуцированной словоформы, которая содержалась в контексте. Например, на слайде вы можете видеть такой пример для слова beneden (вниз), которая в редуцированной реализации звучала как menee. В качестве вариантов, которые предлагались слушающим, были варианты совсем никак не связанные с исходным словом, варианты, похожие по звучанию на редуцированную реализацию, и варианты, похожие по звучанию на полную реализацию. В ходе эксперимента исследователи хотели выяснить, в какой момент слушающий выбирает единственную возможную правильную в данном контексте словоформу и осуществляет ли он выбор между этой реализацией и теми реализациями, которые похожи на нее, либо на ее редуцированный вариант, либо на полный. Оказалось, что в определенный момент при распознавании редуцированной реализации у слушающего активируется в ментальном лексиконе не только словоформа, которая соответствует тому, что действительно прозвучало, и тому, что единственно подходит по контексту, но и на короткое время активизируется та словоформа, которая похожа на прозвучавшую по звучанию, то есть в данном случае meneer, которая при этом не подходит по контексту. Однако очень быстро ближайшая, при восприятии ближайших слов эта словоформа перестает восприниматься как конкурент, и слушающий делает уже окончательный выбор в пользу единственно возможной в данном контексте словоформы. Этот эксперимент действительно является оригинальным, необычным, однако у нас есть к нему некоторые методологические вопросы, а именно: мы, моделируя процессы восприятия речи, исходим из того, что мы не знаем, какие именно единицы являются в данный конкретный момент конкурирующими для слушающего. В данном же случае экспериментаторы заранее преложили испытуемым только четыре варианта. Представить, что контекст, в котором логичным и допустимым было слово «вниз», также допускал использование слово meneer, очень сложно. Поэтому все-таки, несмотря на всю перспективность, и необычность такого подхода, и использование такого нового экспериментального метода, этот метод является менее экологичным, чем просто эксперименты на восприятие услышанного, так называемые dictation task — задание-диктант, когда нужно прослушать стимулы и записать их, записать то, что вы услышали в орфографии. В наших исследованиях мы продолжаем использовать такие методы, а также, как я уже сказала, для изучения именно семантического и грамматического контекста обращаемся к ассоциативным экспериментам и к экспериментам завершения высказывания. Таким образом, в этой части лекции мы с вами рассмотрели то, каким образом на данный момент решается вопрос о влиянии контекста, и познакомились с некоторыми проблемными моментами в этой области. В целом же мы в рамках этой лекции обсудили понятие порождения речи и восприятия речи, модели порождения речи и восприятия речи и ряд проблемных вопросов, исследования над которыми продолжаются в настоящий момент. Надеюсь, что эта тема не оставила вас равнодушными. Всего вам самого доброго!
