[ЗВУК] [ЗВУК] В этой части мы поговорим об истории и идее прогресса. Снова так же, как и в случае с разговором про историю вообще, прогресс кажется нам чем-то самоочевидным. Мы привыкли к тому, что прогресс существует. Мы привыкли говорить о прошлом как о менее развитом состоянии по сравнению с современностью. Мы считаем, что будущее человечества тоже будет более богатым, более свободным, более счастливым, чем его настоящее. В какой-то момент времени (и случилось это, в общем, достаточно недавно по историческим меркам) прогресс стал такой естественной идеей. Мы все поверили в прогресс. Хотя, в общем, если мы посмотрим на историю технологического прогресса, то можно увидеть, что в течение большей части существования человеческого вида технологии практически не менялись. Ключевой переход здесь случился во время неолитической революции. Это случилось около 10 тысяч лет назад, когда человек перешел от жизни охотника и собирателя к жизни сельского труженика, производителя продуктов на полях, при помощи животноводства и так далее. Даже в рамках вот этой сельскохозяйственной цивилизации технологический прогресс шел очень медленно. Вплоть до XIX столетия большинство людей рождались и умирали при одном и том же технологическом укладе. Довольно трудно было представить себе такое поколение людей, на жизнь которого пришлась одна или, тем более, несколько технологических революций. Ну и, соответственно, вообще нынешнее состояние технологического прогресса вполне можно описать как очень незначительную часть истории человечества в целом. Это маленький фрагмент и по большому счету, возможно, случайный. И еще больше вопросов вызывает идея «социального прогресса» как идея о том, что из развития техники с неизбежностью следуют некие положительные социальные изменения, что бы вы под ними ни понимали. А обычно под ними понимаются снижение количества насилия и рост человеческого счастья, человеческого благосостояния. Вот, в XIX веке авторы, которые тогда жили и писали, например знаменитый английский философ Герберт Спенсер (позитивист, ученый, вообще человек, который для своей эпохи, для середины XIX века был таким знаковым, ключевым), эти авторы разделяли идею прогресса как некой очевидной данности. На их жизнь как раз пришлись итоги промышленной революции. Они видели, как было открыто электричество, как начали использоваться такие изобретения, как паровой двигатель. Они видели, как растут города, как меняется человеческая жизнь. И с точки зрения Спенсера и вообще людей этой эпохи, прогресс — это некая самоочевидная данность, которая, однажды начавшись и однажды будучи обусловлена наукой, уже в дальнейшем не будет остановлена никогда. И вот Спенсер как такой типичный оптимист говорит о том, что то, что мы считаем прогрессом, в действительности является ростом человеческого счастья — стремления всего общества к тому, чтобы человек процветал все больше и больше. За идеей прогресса стоит, вообще говоря, идея вполне конкретная прочтения того, что мы понимаем под историей в целом. Вот есть идея линейной истории. И эта история, эта линейная история — это более широкое понятие, чем конкретная идея прогресса. Линейная история предполагает, что история имеет, во-первых, направление; во-вторых, она имеет некое начало — тот момент, когда, собственно говоря, человек вышел на историческую сцену; история возможно имеет (а может быть, и необходимо имеет) некую кульминацию; и история имеет некое завершение — то, к чему она в итоге должна прийти. И вот, проблема прогресса, по большому счету, заключается в том, что для того чтобы оценивать позитивные изменения, мы должны иметь в голове некое представление о правильном ходе истории. Мы должны быть такими метафизиками, которые знают, как история устроена на самом деле и к чему она должна и может идти. И здесь как раз появляется очень важное пересечение вот этих прогрессивных идей, казалось бы, чисто научных, казалось бы, связанных с такими идеями научного развития общества при помощи научных исследований и развития техники. Эта идея вдруг пересекается с христианским богословием. Потому что если мы посмотрим на то, как библейская традиция, христианская традиция в широком смысле слова понимает историческое время, то мы увидим, что там как раз заложены все эти идеи. Заложена идея, во-первых, творения мира. И как раз Августин Аврелий, христианский автор, пишет о том, что Бог творит время вместе с самим миром. То есть на вопрос о том, что делал Бог до сотворения мира, следует отвечать «ничего», поскольку времени еще не было. Есть понятие чрезвычайно важное для христианского богословия — это понятие кайроса. Кайрос — в греческом языке это второе название времени кроме хроноса. Хронос — это время скорее объективное, а кайрос — это некий момент, в который нечто должно состояться. Это момент, который уже пришел. Так вот, с точки зрения христиан, кайрос — это момент воплощения Христа в его земной жизни. Ну, отчасти мы, современные люди, возможно, будучи даже неверующими, мы вполне эту точку зрения на вещи разделяем, когда ведем наше летоисчисление с момента рождения Христа. Иногда для того чтобы сделать эту историю нейтральной, мы говорим о том, что это летоисчисление с момента начала нашей эры. Но и в христианстве есть идеи того, что история в конечном итоге должна как-то закончиться, разрешиться. И конец христианской истории описан в Апокалипсисе. Это событие, связаное со Страшным судом и концом земного времени и началом некоего нового Царствия Божьего. Идея, с которой мы здесь сталкиваемся, она показывает, что в действительности были культуры, которые предполагали, что время может быть устроено каким-то другим способом. Греки (и это довольно широко известно), античная культура, греческая культура, она предполагала, что историческое время скорее циклично. И действительно, если мы наблюдаем за обычными явлениями человеческой жизни, то мы видим, что времена года сменяют друг друга, молодость сменяет старость, и у зрелых людей появляются снова дети. И вот эта старая мысль о том, что ничто не ново под луной, это был характерный способ говорить о космосе, говорить о неком порядке вещей, который повторяется из года в год, из поколения в поколение. Космос, с точки зрения греков, статичен и неподвижен. И в современное уже в Новое время были авторы, которые пытались это греческое наследие возрождать. Ну, в частности, здесь можно вспомнить Фридриха Ницше, автора XIX века знаменитого, который писал, будучи таким теоретиком культуры, писал о мифе о вечном возвращении — история о том, что в конечном итоге все эпохи проходят, повторяются и возобновляются снова. Таким образом, идею и линейного времени, и идею прогресса можно оспаривать просто за счет того, что мы ставим под вопрос саму идею линейности этого исторического процесса. Кто защищал прогресс? Ну идея прогресса появляется и становится особенно популярной в эпоху Просвещения, в эпоху, когда люди считали, что можно при помощи разума менять жизнь людей и делать общество лучше. Мы говорили об этом в лекции в теме про политическую философию. В XIX веке возникает идея о том, что люди в состоянии выбирать, в каком обществе они хотят жить. Ну и у идеи прогресса есть некоторая предыстория. Я бы выделил среди всех таких апологетов этого прогресса двух персонажей в первую очередь: во-первых, это французский автор, позитивист Огюст Конт, который в середине XIX века отстаивал идею так называемого закона трех стадий. С точки зрения Конта, человеческое общество, любое человеческое общество (этот закон универсален для истории, с точки зрения Конта) проходит в своем развитии три стадии: теологическую, метафизическую и позитивную. Теологическая стадия связана с неким незнанием, с представлением о том, что человек находится во власти божества и с соответствующей социальной структурой общества, которая предполагает, что есть священники, есть аристократы, есть крестьяне, и все это повторяется из раза в раз. Никакого нового знания здесь не возникает. Метафизическая стадия связана, с точки зрения Конта... Она начинается после 1300 года, и она, с точки зрения Конта, связана с тем, что люди учатся ставить некие философские вопросы о начале всех вещей, о том, как устроен мир, и пытаются все-таки рационализировать свою действительность. Ну и последняя - позитивная - стадия, она предполагает, что знания начинают извлекаться из природы, из окружающего нас мира научными способами, экспериментальными. Знания накапливаются, и на этой стадии, говорит Конт, знания становятся принципом, при помощи которого мы управляем общественной жизнью. Таким образом, мы переходим от некоего такого состояния дознания к идее социального прогресса как буквального внедрения научных сил в управление обществом. Похожая идея была еще у Френсиса Бэкона, который в своем знаменитом афоризме о том, что «знание — сила» имел в виду ровно это — что наука должна быть поставлена на службу социальному счастью людей. Ну и о Марксе мы будем говорить отдельно. Маркс создал на основе гегелевской философии, и отчасти многие видят в его учении такие специфические параллели с христианством, наиболее распространенную и известную особенно в нашей стране концепцию прогресса как экономических развитий и экономических формаций. И наконец нам нужно поговорить о том, как мы можем критиковать прогресс. Первая линия критики связана с тем, что технологии совершенно неочевидно ведут к социальному прогрессу. Вы развиваете технологии и в результате вы получаете атомную бомбу, в результате вы получаете орудие для массового уничтожения людей, в результате вы получаете тоталитарные режимы XX века. Если бы у Гитлера не было бы современных технологий, он не смог бы ни развязать Второй мировой войны, ни создать такой институт государственного насилия, который был создан нацистами. Вторая линия критики более концептуальная, более философская. Она предполагает, что прогресс подразумевает некий образ счастья — единый для всех людей. Люди, которые как бы заведуют прогрессом, которые говорят от его лица, они знают, что именно нужно всем людям, и они на этом могут последовательно настаивать. Отсюда следует третий пункт критики о том, что прогресс становится способом прийти к тоталитарным режимам. Об этом убедительно говорил Карл Поппер, мы на это посмотрим. Четвертая линия критики связана с тем, что сами критерии прогресса нельзя сформулировать. Неясно, что является более прогрессивным состоянием: жизнь в гармонии с природой - так, как это было в традиционных культурах, или современная жизнь человека, который много работает, живет в большом очень неудобном для жизни городе, ну и так далее. То есть идея о том, что мы можем сформулировать некие объективные критерии прогресса, сама по себе является спорной. Ну и можно спросить себя: а кто является здесь судьей, кто эти критерии формулирует? И, собственно говоря, есть еще такая специфическая линия содержательной критики, которая предполагает, что человечество в целом не прогрессирует, а регрессирует, формы социальной жизни людей становятся со временем все хуже и хуже. Эта линия критики очень популярна. Типичным ее примером была книга Освальда Шпенглера «Закат Европы», которая была написана 100 лет назад в Германии и которая была для философии и для вообще интеллектуальной культуры 20-х годов XX века наиболее точным диагнозом того, что происходит в политическом и в социальном мире Европы и вообще западного мира. [ЗВУК] [ЗВУК]
