[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Сегодня мы будем говорить о нейроэволюции, то есть о том процессе, который привел нас к языку и речи. Посмотрим, что происходило в мозгу у разных биологических видов, близких к нам, по возможности, например, у млекопитающих, что привело к изменениям, сформировавшим наш мозг. Первое, что мы должны отметить, — это то, что сейчас называется коэффициентом энцефализации. Это вот что такое. Неважно иметь особенно большой мозг, важно иметь правильное соотношение между весом или объемом мозга и весом тела. Это важно. Поэтому говорят вот об этом коэффициенте, и поэтому, скажем, мозг у вороны, который размером с грецкий орех, он на самом деле для вороны совсем не маленький, и мы знаем ее серьезные интеллектуальные способности. Когда говорят о таких эволюционных достижениях, то упоминают также толщину неокортекса, толщину новой коры, насколько она сложна и насколько она занимает большое пространство. Кроме того, говорят о размерах лобных долей. Говорят, что мы такие умные, потому что у нас лобные доли очень большие. Но также говорят о том, какая энергия требуется для обеспечения функции такого сложного механизма, как человеческий мозг, и даже высчитывают количество энергии на грамм его веса. Вот если мы посмотрим на эту картинку, где изображены мозги разных млекопитающих, и в том числе и человека, вот внизу вы видите мозг человека, и под этими изображениями написано, какого размера этот мозг, а также сколько в нем нейронов. Вот розовые цифры — это количество нейронов в миллионах. Ну и что же мы здесь видим? Мы видим, что эти цифры очень разные. Давайте в них разберемся, потому что имеет отношение к нам прямое. Вот этот коэффициент энцефализации, он с нами сыграл интересную такую шутку, если это можно назвать шуткой. Дело в том, что если исходить из веса нашего тела, то у нас должен быть гораздо меньшего размера мозг. Наш мозг примерно в семь раз больше, чем он должен был бы быть. Это уже интересный показатель. Кроме того, давайте сравним нас с такими высокоинтеллектуальными животными, а также животными, у которых очень большой мозг, как, к примеру, слоны и дельфины. Вот у слонов мозг весит пять килограммов, а у нас он весит примерно 1600 грамм или 1500 грамм в среднем — 1500 грамм. Более того, у слона, у африканского, у него и нейронов в три раза больше, чем у нас. А именно, если помните, у нас примерно 100 миллиардов, а у африканского слона 257 миллиардов нейронов. Исходя из этого, мы должны были бы сделать вывод, что слон и умней нас в три раза, к примеру. Но дело, разумеется, не в таком безумном количестве нейронов, а в тонких вещах. Что это за тонкие вещи? У слона разные нейроны распределены по разным частям мозга по-разному. Например, сравнительно небольшое количество нейронов содержится в кортексе. А другие нейроны, и большая их часть, распределена по другим частям мозга, например, их очень много в церебеллуме, что по-русски называется мозжечок. Это та часть, которая в основном отвечает за движения. А также многие высшие психические или высшие когнитивные функции у слонов обеспечиваются частями мозга, расположенными не вполне там, где у человека. То есть они как бы иначе распределены. Это вот интересная такая вещь. Я, кстати, напомню, что у одного из наших предков, у неандертальца, мозг по объему был больше, чем наш. Если в среднем наш мозг примерно 1500 сантиметров кубических по объему, то у неандертальцев он был в среднем 1600 сантиметров кубических. Но его структура была несколько иная, и об этом мы сегодня поговорим. Давайте теперь поговорим о дельфинах. Дельфины, я имела счастье с ними работать, дельфины чрезвычайно сложны. Это очень интеллектуальные животные с очень сложной коммуникационной системой. У них тоже есть язык, и пока что, несмотря на все усилия, в том числе и мои, кстати говоря, нам не удалось расшифровать язык дельфинов. Мы очень много знаем про то, какие у дельфинов есть сигналы. Они все записаны в миллиарде файлов, все это расклассифицировано. Но у нас нет ключа к этому коду, мы не знаем, как организован этот язык. Потому что, забегая вперед, я скажу, что язык — это не только слова, язык — это правила. И вот этих правил мы не знаем. Но что же мы видим у дельфина? У него довольно тонкий неокортекс, то есть это кора его. Если наша кора — это, скажем, три миллиметра, или даже больше — до шести миллиметров, то у дельфина это полтора миллиметра, то есть гораздо более тонкая пленка. Довольно ровное распределение структур по этой коре, не такое, как у нас. Очень низкая, или сравнительно с нами довольно низкая, степень дифференциации клеток и слоев этих клеток. Очень большие изменения в развитии этих слоев. Например, второй, третий, четвертый слои, если смотреть на человеческие характеристики, у дельфинов гораздо менее развиты. Интересно, что это вот другая какая-то структура, вот такой сложный мозг, но у них гораздо менее ветвистые, если можно, так художественно выражаясь, нейроны. То есть у них мозг другой. Ну мы, собственно говоря, и не ждем одинакового мозга. Но есть вещи, которые характеризуют человеческий мозг особым образом. И это обеспечивается в том числе и генетически. Некоторое количество лет назад появилась сенсационная статья, которая как бы открыла ген языка. И появились многочисленные очень противоречивые обсуждения того, является это геном языка или нет. Это так называемый ген FoxP2. Он был обнаружен сначала у одной из семей в разных поколениях, а потом и у других семей, у которых были нарушения развития речи. Они заикались, они не могли освоить чтение и письмо, у них артикуляторные нарушения были мощные. И когда пришло в голову посмотреть, что же за семья такая, то есть стали смотреть генетические свойства этой семьи, то обнаружили мутацию вот в этом гене FoxP2. Ну и сразу стали говорить о том, что это ген языка. Сразу хочу к вам обратиться со следующим заявлением. Никакого гена языка не только никто не нашел, но и никогда не найдет. Потому что такая сверхсложная функция, как язык, как и другие сложные функции, не могу обеспечиваться одним геном. Об этом не может быть даже речи. Поэтому удивительно, что такая дискуссия вообще началась. Тем не менее ген FoxP2 к языку имеет непосредственное отношение. Но какое? А вот какое. Если вы посмотрите на слайд, то вы увидите, что он обеспечивает рост нейронов, он обеспечивает морфологию не в лингвистическом смысле, а в биологическом смысле, то есть свойства ткани самих дендритов. Он обеспечивает физиологию синапсов той части нашей нейронной системы, которая связана с базальными ганглиями, о чем мы говорили, когда обсуждали структуры и части мозга. То есть он обеспечивает правильное Функционирование и правильное качество развития тех нейронных образований, которые нужны для обучения речи и функционирования речи. Во многих научных работах сейчас обсуждаются гены, вычислительные возможности и свойства высших функций. И вот очень интересно, что на это в последние годы стали смотреть именно с точки зрения генетической основы всего этого. Вот это очень интересная часть науки, о которой мы, к сожалению, можем говорить только очень мало. FoxP2, например, обеспечил изменение баланса в соотношении кортико-базальных ганглиев, о которых мы говорили, и сетей, которые формируются, и возможностей обучения человека, в частности, вокальным свойствам, то есть звуковым характеристикам языка, то есть фонетике и фонологии, я бы даже сказала дальше. Поэтому гены и язык — это серьезная тема, широко разрабатываемая сейчас: очень много появляется и статей, и даже книжек. И по статьям и книгам мы знаем, что гены играют огромную роль как для обеспечения функционирования языка и речи в норме, так и в объяснении того, что произошло, когда вдруг ребенок почему-то не может обучиться речи или обучается слишком долго со странными нарушениями. И объяснение причин таких нарушений могут быть очень разные. Но раньше никогда не смотрели на гены. А сейчас смотрят. Например, могут быть наследуемые нарушения метаболизма самих клеток, которые будут приводить к нарушению языка и речи. Определенные гены могут влиять на то, как идет развитие этих сетей, обеспечивающих функционирование языка и речи. А ведь это, говоря попросту, в то время, когда мы выучиваем языки, у нас в голове должна образоваться сеть, которая являет собой такой виртуальный мозговой учебник этого языка. Там не только слова, там списки как слов, так и частей этих слов: суффиксов, префиксов, корней. Там списки правил, которые действуют как на фонологию и фонетику, так и на морфологию, так на синтаксис, так и на дискурс, то есть на целые тексты. Вот это очень сложные учебники, когда мы смотрим, стараемся разгадать, как это устроено, то мы говорим о том, что в науке сейчас называется организация ментального лексикона. Организация ментального лексикона ─ это организация вот этих виртуальных учебников. Для того чтобы смогли заговорить и дальше пользоваться речью ─ и это нам не передается по наследству, нам по наследству передаются гены, которые дают нам возможность написать этот учебник у нас в голове, ─ так вот, а все остальное мы пишем нашей жизнью, как я уже говорила. И вот, если этот учебник «написан» (в кавычках написан) в мозгу, тогда мы говорим и понимаем чужую речь. У нас существуют так называемые специфические нейронные сети ─ человеческие. Вот это очень интересная тема, активно сейчас обсуждаемая в научной литературе. Чем все-таки отличаются вот эти наши нейронные сети, которые обеспечивают речь, от всего другого, что есть и у других животных ─ как мы уже говорили, очень сложные нейронные сети тоже, у них сложные коммуникационные системы, очень сложное поведение, они могут выполнять сложнейшие интеллектуальные задачи. Так в чем же наше отличие, если мы уже сказали, что дело не в объеме и дело не в количестве нейронов, вспоминая африканского слона? У нас, например, есть такие связи в мозгу, как вы можете видеть на этом слайде, которые обеспечивают соединение зоны Брока и более задних частей височных отделов, и этот поясок, как бы такой идущий, вот его нет у других видов животных, которые не относятся к человекообразным приматам. У других этого нет. Похоже, что вот эта часть, а мы о ней будем говорить на других наших занятиях, является нашим кардинальным отличием от близких нам видов животных. Интересно отметить, что вот этот поясок, вот эта вот часть, она практически отсутствует у новорожденных детей. И здесь мы можем говорить о сопоставлении филогенеза, то есть этой части нейронной сети нет у других биологических видов, и онтогенеза, эта часть еще не развилась у новорожденных детей, она только будет развиваться. Если она будет развиваться правильно и хорошо, то все будет в порядке с языком. Интересно отмечается роль миелинизации волокон разных в тех частях, которые обеспечивают речь. Если помните, я вам говорила, когда мы рассказывали про нейрон, что стоит обратить внимание на эту миелиновую оболочку. Казалось бы, какое к нам отношение имеют вот эти оболочки нейронов? Но оно имеет прямое отношение. Если миелинизация нужных волокон недостаточна, то, например, у этого человека будут сложности с синтаксисом. Не с тем синтаксисом, который он сдает на экзаменах в школе или в университете, а с реальным оперированием синтаксическими структурами во время время собственной речи ─ у него будет неправильно построенная речь ─ и во время декодирования той речи, которая к нему приходит извне. То есть для понимания речи нужно много всякого уметь, в том числе уметь расшифровывать синтаксис. Если у вас плохая миелиновая оболочка у этих нейронов, то расшифровать его будет трудно. Ну, и я бы закончила на том, что вот эта нейронная сеть, специфичная для человека, она и является основой нашей языковой способности. То есть если бы меня попросили сказать, что самое главное у человека, для того чтобы его мы могли отделить от всех наших собратьев по планете и связать все это с языком, я бы сказала: «Вот эта сеть». Ну, и на этом наш разговор об этом предмете заканчивается. [БЕЗ_ЗВУКА]
