[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Меня зовут Ефим Резван, я заместитель директора Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамеры) Российской академии наук, главный редактор международного научного журнала Manuscripta Orientalia. На самом деле, я счастлив работать в этом музее. С моей точки зрения, для учёного‐этнографа, для историка, для меня — человека, который посвятил фактически свою жизнь изучению ислама, а в первую очередь, изучению Корана и ранней истории ислама — это совершенно изумительное место. Ну вот, если вы приходите к нам в музей, попадаете в Исторический корпус, вы видите несколько залов, но мы показываем, на самом деле, только 0,5 % того количества экспонатов — а их где‐то там миллион триста, миллион четыреста тысяч, да? — которые хранятся у нас в нашем собрании. Представьте, какие это невероятные богатства. Если мы говорим о коллекциях, связанных с исламским миром, то у нас более тысячи коллекций — коллекций, не предметов, которые привозили сюда выдающиеся учёные, замечательные путешественники, по существу, из всех уголков исламского мира. И сегодня, как никогда, важно изучать многообразие мира ислама. Вот Кунсткамера — это потрясающее место для того, чтобы изучать как раз эту тему — многообразие исламского мира. Среди коллекций, которые хранятся у нас, есть очень интересные йеменские коллекции, связанные с очень важной экспедицией, которая была организована уже на излёте существования Советского Союза, это Советско‐Йеменская комплексная экспедиция, когда в Народной Демократической Республике Южного Йемена работали специалисты множества специальностей. И могу сказать, что очень многие из тех, кто сегодня так или иначе возглавляет всякие научные и музейные учреждения в России, так или иначе выросли из этой йеменской экспедиции. И для меня, для человека, который вот как раз посвятил свою жизнь изучения ислама, конечно же, было огромным счастьем оказаться сразу после студенческих, а потом аспирантских лет на территории Аравии, вот почувствовать эту землю, вдохнуть этот воздух, совершенно исторический, тех мест, где когда‐то произошли события, перевернувшие во многом мир. Мы с вами говорим, будем говорить сейчас о коранической этнографии. Среди тем, которые занимаются, вообще занимаются этнографией, одно из направлений — это этнография историческая. Что такое историческая этнография? Это наука, которая изучает состояние этноса в определённый период, скажем, в древности или в средневековье. Есть подразделение исторической этнографии — это палеоэтнография, то есть это этнография исчезнувших этносов, скажем, хуннов или скифов. Кораническая этнография пользуется всем колоссальным арсеналом этнографии исторической, при этом у неё есть свои уникальные особенности. В основе коранической этнографии лежит совершенно уникальный памятник — текст Корана, произнесённый в известном месте и в известное время: между 610‐м и 632‐м годом в Мекке и Медине, фактически. И более того, благодаря целому ряду особенностей фиксации памятника, текст Корана дошёл до нас фактически в магнитофонной записи. Поэтому он... Представьте, что мы слышим голос человека, вершащего историю, во‐первых, а во‐вторых, говорящего 15 веков назад. Причём, никто эти тексты после этого фактически, там, не полировал, да? Мы отдельно будем говорить об этом в специальной лекции, то есть вот сейчас поверьте мне на слово, что это именно так. С другой стороны, кораническая этнография позволяет нам, воспользовавшись вот всем этим арсеналом этнографической науки, о котором я говорил, решить целый ряд очень важных проблем, связанных с содержанием главных, ключевых коранических понятий, без того, чтобы... Если мы не поймём, о чём идёт речь, а я на нескольких примерах постараюсь показать, что это очень непросто сегодня, то мы никогда не приблизимся к пониманию священного текста ислама. Для меня кораническая этнография началась однажды в Омане. Мои друзья организовали мне очень интересное путешествие по стране, конечной, конечным пунктом которого был бедуинский лагерь в пустыне. Я ехал в джипе по совершенно замечательной, прекрасной стране, садилось солнце, и я всё время видел то слева, то справа башни, такие оборонительные мощные башни, которые являются частью оманского, традиционной частью оманского пейзажа — ну как у нас на Кавказе, к примеру, да? И эти башни обычно стоят на вершине холма. В их окошках загорались огоньки, огоньки загорались и в маленьких домах, которые были расположены по склонам этих холмов. Я оказался в пустыне, меня покормили вкуснейшим совершенно мясом с огня, после этого я лёг на остывающий песок, стал смотреть в аравийское небо, невероятно богатое звёздами. Вы знаете, что там конфигурация звёзд немножко другая: ближе к экватору. Полумесяц лежит вот так вот, да, и звёздочка сверху. В общем, невероятно красивое небо, звёзд намного больше. И тут я для себя понял, почему арабское слово «буруч» — а так называется одна из сур Корана — означает и башню, и созвездие. Дело в том, что у нас с вами, особенно здесь, в Петербурге, небо плоское. А там небо 3D, и я увидел, как вот башни из огоньков, похожие на те, которые я только что видел, подъезжая к пустыне, подымаются глубоко, глубоко в небо. И я понял для себя, что целый ряд вещей, очень и очень важных для понимания Корана, можно понять, только оказавшись на месте. И вот так, на самом деле, для меня родилась полевая кораническая этнография. Ну вот здесь, за моей спиной часть тех этнографических коллекций, которые в своё время сотрудники нашего музея привезли из Южного Йемена. Такая замечательная пастушка, например, прямо как будто бы из страны Оз. Вы не представляете, какая удивительная картина, когда видишь стайку таких пастушек, вдруг выныривающих, куда‐то с осликами идущими на водопой. Ну просто другая эпоха, другая страна, и ты попадаешь в сказку сразу. Но я хочу сейчас вам рассказать продолжение истории про полевую этнографию, про полевую кораническую этнографию. Я тогда вдохновился вот аравийским небом звёздным и понял, что, на самом деле, очень важно поставить себя в обстоятельства, так или иначе связанные с культурой Аравии времён возникновения ислама, для того чтобы целый ряд вещей понять. Хорошо известно, что караванная торговля была одним из важнейших элементов экономики предысламской Аравии, и, собственно говоря, возможно вот те громадные транспортные коридоры, которые существовали и функционировали в Аравии на протяжении многих и многих столетий, послужили очень важной, важным элементом возникновения вот этой новой идеологии, которую мы сегодня называем «ислам». И очень часто в Коране, когда пророку, когда у пророка требуют чуда, он говорит: «Какое вам чудо? Посмотрите...» Посмотрите, какой потрясающий рассвет! Вот фонтаны красок. Какое вам ещё нужно чудо?» И я подумал, а почему, собственно говоря, вот столь яркое частое обращение к рассвету? И тут, на самом деле, я понял очень простую вещь. Караваны обычно отправляются затемно, где‐то часа в четыре утра. Ну, действительно, невозможно двигаться по пустыне или по степи под ярчайшим, невероятным аравийским солнцем. Поэтому караванщики использовали вот такое раннее время и встречали обычно рассвет в пути. Собственно говоря, поэтому пророк и напоминал своим слушателям о тех чудесных рассветах, которые они очень часто видели. Для того чтобы попытаться понять и почувствовать эту эпоху, я однажды решил отправиться, создать ночной караван, на самом деле, да? Реконструировать его в некоторой степени. Это было очень непросто. В частности, нам, например, отказали в Магрибе, в Марокко, сказали, что ночью мы точно не пойдём, потому что верблюд может оступиться, потом вы упадёте, он вас затопчет. То есть туристические компании, которые так или иначе организуют такого рода путешествия, они отказывались. Повсеместно, по существу. В Аравии в это время была распространена болезнь, связанная как раз, переносчиками которой являются верблюды. Она опасна и для человека, ехать туда было сложно. В результате, мы нашли место, где мы могли отправиться приблизительно в такой поход на верблюдах, и это место было пустыней Кызыл‐Кум. Там мы договорились с небольшой фирмой, которая занимается как раз извозом туристов. Но я совершил, в общем, достаточно грубую этнографическую ошибку, целиком и полностью понадеявшись на то, что те молодые люди, которые занимаются этим бизнесом, они достаточно прилично экипированы. Я не учёл, что весь их бизнес состоит в небольших экскурсиях 20‐минутных на верблюдах. И когда мы договорились с ними о том, что мы должны путешествовать где‐то по восемь часов в день, оказалось, что наши верблюды не снабжены сёдлами вообще, там были попоны. Мы начинали путешествовать осенью. Верблюды успели наесть бока. И когда я влез на самую тощую из любезно предоставленных мне верблюдиц, я всё равно фактически сел на шпагат. И на протяжении вот по крайней мере первых двух дней, чтобы слезть с этого, с этой верблюдицы, мне нужен был помощник, чтобы мою ногу сдвинуть, насколько мне было больно. Особенно мне было больно, тогда тяжело, когда верблюд спускался с холма какого‐нибудь, и приходилось отжиматься всё время. В общем, мы, как бы там ни было, пропутешествовали. Я понял массу важных очень вещей для себя. Например, то, что самое лучшее время для организации таких караванов — это полнолуние, потому что именно тогда в пустыне всё равно видны всякие вот эти ямки, в которые может попасть верблюд. Поэтому когда я пришёл в музей, первое, что я сделал, я поспешил сюда на экспозицию, чтобы посмотреть, а как же, собственно, выгладит вот это седло. Я был потрясён, на самом деле, его совершенством. Бог мой, если бы у меня было именно такое седло, я бы, думаю, я бы смог не то что восемь, а все 40 дней путешествовать по пустыне. Вы увидите, что путник может сидеть на лентах, да, что избавляет его вообще от множества неудобств. Можно поместить туда подушки. Зеркальца, которые расположены с двух сторон седла, позволяют отражать свет факела, который несёт проводник, и это как бы сигнальные огни. То есть, в принципе, вот такое седло, которое представлено у нас на экспозиции, оно из региона Сирии и Палестины, на самом деле. Но это стандартное седло, результат многовекового развития, на самом деле. Вот это седло приблизительно так отличается от того, на чём я ездил по Кызыл‐Куму, как, скажем, президентский «Мерседес» от «Запорожца». В мире существует совершенно гигантская научная литература, посвящённая возникновения ислама, Мухаммеду и Корану. Если бы мы попытались сложить все эти книги, скажем, свести их в одну библиотеку, то она точно была бы больше, чем наша музейная библиотека. Между тем, среди вот этого гигантского объёма научной информации, среди этих сотен и сотен книг очень мало исследований посвящено коранической этнографии, материальной культуре Корана. Первая книга, связанная с этой темой, была опубликована в 1897 году, автор её Георг Якоб. Книга называлась «Жизнь бедуина в древней Аравии». Она, по тем временам, была невероятно современной, он использует и Коран, использует поэзию современников пророка. При этом, по непонятной для меня причине, книга так и не была, не вошла в очень большой, серьёзный, по‐настоящему серьёзный научный оборот. Спустя приблизительно лет 50, это направление продолжила Элеонор Хойптнер, аспирантка самого главного специалиста Германии по Корану, самого известного немецкого специалиста Руди Парет, и её звали Элеонор Хойптнер. Она защитила диссертацию, которая называется «Сведения Корана о материальной культуре древних арабов», которая также не была опубликована, хотя, в общем, работа достаточно интересная. В то же время, в ней есть очень существенный недостаток, который я для себя так и не могу объяснить. Когда Элеонор Хойптнер писала свою работу, на пике своей известности была знаменитая французская школа «Анналов» — Ecole des Annales. И как раз основным достижений которой было изучение повседневности, история этнографии повседневности. И почему вот теоретические наработки французов не были использованы Германией той поры, я никак понять не могу. И опять же, очень горжусь, что Ксения Савельевна Кошталёва, работая в России в годы Гражданской войны и сразу после, каким‐то образом, ещё когда вот вся эта французская школа «Анналов» и не существовала, по существу, она использовала подходы, которые можно, можно отнести к достижениям этой школы. Мир Корана — это прежде всего мир горожанина‐купца. Аудитория пророка, аудиторию пророка составляли жители оазисов и городов, расположенных в створе вот тих торговых путей, «ахляль курра» по‐арабски, это вот,собственно говоря, канонический термин. Для нас очень важно, что вот те торговые коридоры, которые проходили по территории Аравии, они существовали и процветали на протяжении многих и многих веков. На протяжении этих веков выросла, простите меня за такой термин, особая популяция людей, которая занималась обслуживанием, да? Мы бы, наверно... Из можно назвать, там, менеджерами, современным словом. Они были хорошо образованы, они владели иностранными языками, они прекрасно, там, писали, считали, умели организовывать сложнейшие торговые караваны. Существовала система, особая система некоего банковского кредита, да? То есть это была очень сложная система, при том, что два торговых пути, которые, собственно говоря, и составляли этот торговый коридор, один контролировали иудеи, другой — христиане. Они, на самом деле, конфликтовали между собой периодически. И путь вдоль всего этого коридора, на самом деле, шёл от одного святого места до другого. Мало кто проходил весь этот гигантский торговый маршрут, это было и не нужно. Люди молились своим божествам, благодарили по завершении. Мекка была одним из важнейших святых мест на вот этом торговом пути. И совершенно ясно, что мекканцы, для того чтобы Нормальное взаимодействие со своими контрагентами в Сирии и Сасанидском Иране, они должны были быть также образованными, они должны были взаимодействовать с ними на одном и том же уровне. Естественно, в язык мекканцев проникала масса понятий, связанных с деятельностью вот этого торгового коридора, и мы массу этих понятий находим в Коране. Для нас очень важно, на самом деле, что материальная культура Корана связана с самом, с самим представлением о чудесах Господа о творении. Изумление чудом творения мира людей, благодарность Господу всемогущему и милостивому Создателю, даровавшему людям свою милость, занимает в Коране одно из центральных мест. Материальная культура выступает как часть замысла творца, ей отведена особая роль. Именно через материальную культуру отчетливо выражается антропоцентризм божественного созидания. Таким образом, Господь сотворил животных, чтобы люди могли передвигаться и питаться их мясом, он сотворил корабли, чтобы люди могли плавать и рыбачить, он сотворил оазисы, наполненные деревьями, плодовыми деревьями, чтобы люди опять же могли питаться. То есть вот весь этот мир подается в Коране как божественный дар людям. И все вот это вместе, собственно говоря, и составляет мир тех людей, которые были аудиторией пророка в те совершенно невероятные годы, которые во многом изменили мир. Текст Корана демонстрирует, на самом деле, глубокую вовлеченность слушателей пророка в мир кочевников-бедуинов. Ясно, что организовать караван без их помощи было невозможно, ясно, что жители Мекки должны были владеть всем этим арсеналом, связанным так или иначе с верблюдоводством. И ясно, что те люди, которые, скажем, детей своих отправляли в здоровую пустыню на парное молоко, они росли вот в этой самой среде. Тем не менее мы совершенно четко фиксируем, что множество понятий, связанных с кочевничеством, с кочевниками имеют в Коране отрицательную коннотацию. Вот описание грешников, ада, так или иначе, в описании грешников и ада, так или иначе, используются слова и термины, связанные с кочевым бытом. Вот, например: известно, что напоить скот — задача чрезвычайно трудоемкая. Представьте, идет громадный караван, вот один колодец. Уставшие верблюды, которые невероятно хотят пить, вот весь этот, весь этот гигантский караван каким-то образом питается напиться одновременно, их надо выстроить. При этом существует особый вид жажды — это жажда по арабски называется [ИНОСТРАННЫЙ_ЯЗЫК]. И это такая необоримая жажда, когда верблюды напиваются плохой водой, и заболевают, и умирают, на самом деле. Им невероятно, невероятно тяжело. И участь грешников описана, в общем, таким образом: будут они пить, как пьют истомленные жаждой — то есть вот термин тот самый, [ИНОСТРАННЫЙ_ЯЗЫК]. У каждого племени было свое тавро, [ИНОСТРАННЫЙ_ЯЗЫК], которым клеимили животных. Вот грешников заклеймят прямо в морду, как сказано. Есть вообще очень интересный сюжет: я как-то наткнулся на аят, который Игнатий Юлианович Крачковский — автор самого лучшего перевода Корана на русский язык — перевел так: «Потянем мы его за хобот» — речь идет о грешнике, которого потянут в огонь. Вообще, речь идет об описании участи грешника, я думаю: а где хобот? Вот откуда? Выяснилось, на самом деле, что речь идет вот о чем: когда заболевает верблюд, когда верблюд заболевает чесоткой, ему бока, больную кожу поливают горячей смолой. Верблюд начинает бесится. Для того чтобы, им как-то управлять, ему пробивают нос или прожигают в носу отверстие. В это отверстие вставляют повод, и вот за этот повод его тянут. В аяте, о котором идет речь, так и описано, что вот грешники будут покрыты вонючей смолой, они будут отвратительно пахнуть, их будут тянуть вот за этот самый повод. То есть, не понимая вот эту историю, не понимая жизнь бедуина, невозможно правильно перевести и этот аят. Можно приводить очень много примеров, как раз связанных с тем, что эти коранические термины связаны с кочевым бытом, так или иначе, используются для описания мук грешников. Простому бедуинском быту противостоит некий идеальный образ роскошной жизни, которая дается нам в описании мусульманского рая. Он насыщен удовольствиями самого разного плана, очень интенсивными удовольствиями. Там источник проточный, там ложе возвышающееся, чаши поставлены, и подушки рядом разложены, и ковры разостланы. Если мы посмотрим на термины, которыми описывается мусульманский рай, мы увидим множество сосудов, самых различных, который обычно переводят словом «кубок», но на самом деле это такие пиалы. Они могут из стекла, могут быть из золота, могут быть из серебра, и для каждого из них — свой отдельный термин. Существует несколько в Коране слов для обозначения ковров — также есть параллели в современных музеях, между прочим, фрагменты этих ковров. И эти сосуды сохранились. Различные подушки. Все это упоминается в Коране в качестве части райского воздаяния, шелка, в которые будут одеты праведники. При этом по большей части термины, которым которые используются — это термины, связанные с Персией, с Ираном. В каких жилищах будут жить праведники? Здесь получается, что если реконструировать вот то самое жилище, райское жилище, то мы видим жилище, дом греко-персидского типа. У нас получается, что райское жилище — это, с одной стороны, такой двухэтажный дворец с колоннами, с лестницей, внутри декорированный персидскими предметами всякими. И совершенно для нас ясно, что, упоминая все эти предметы роскоши, пророк был убежден, что его слушатели знают и понимают, о чем идет речь. При этом если максимально всю эту историю не заводить к нашим понятиям, вот в проповедях звучит приблизительно так: вот типа у вас iPhone, а там будет Vertu. То есть телефон совершенно другого уровня. Для нас очень важно, что анализ вот этих терминов и представлений показывает, что особенности аравийской повседневности указанного периода, собственно, ровно такие, как вот в этих — богатые в Аравии жили так же, как богатые в Сирии и богатые в Иране, то есть принципиальной разницы не было. И если мы видим вот такую двойственность: греко-римское жилище, но убранство персидское. И анализ одежды, в которую одевались жители Аравии той поры, также показывает два вида одежды: восходящий к Средиземноморью и восходящий к Персии — мы видим два вот таких очень существенных элементов влияния. И для меня очень важно, что в свое время вообще в европейской науке были распространены гипотезы, объясняющие все культурными влияниями: все богатство Корана, все его идеи — это все культурное влияние. Не сложно сказать, что вот где заканчиваются влияния, а где начинается жизнь. Если вот в рамках вот этого замечательного торгового коридора, который был еще важным путем распространения информации — другого пути просто не было, — существовала целая цивилизация, существовала в рамках обмена ценностями, информацией. Они жили этим, где здесь влияние, где кончается влияние и начинается жизни внутренней Аравии времен пророка? Вот, собственно говоря, всем этим и занимается кораническая этнография. Я очень надеюсь, что на следующий год выйдет большая, хорошо иллюстрированная книга, посвященная всему тому, о чем я вам сегодня рассказывал.
