[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Ещё один гений, о котором нельзя не сказать – это арабский мыслитель ибн Хальдун. Мыслитель конца XIV века, который совершенно неожиданную для неподготовленного к такому открытию человека неожиданную концепцию предлагает. Это концепция происхождения культуры из материального базиса. На самом деле, корни этой концепции есть, мы встречались с похожими идеями в поздней античности, и арабская культура очень бережно сохраняла античное наследие: переводила, систематизировала, и я думаю, что только ко времени ибн Хальдуна Запад научился по-настоящему работать с текстами античности. Для арабов это было гораздо привычней. Ибн Хальдун выдвигает идею того, что нужно объяснять все явления культуры базовыми процессами производства, обмена и отчасти – потребления, из которых вырастает и форма власти, и формы культуры, и, в общем, устройство общества. На довольно большом эмпирическом материале ибн Хальдун рассматривает происхождение как бы из диких племён культуры городов. Города он рассматривает, как рынок, сердцевиной являющийся города, то есть место обмена произведёнными продуктами. Он считает, что сами формы производства обмена, собственно, рождают общество, избыток произведённого порождает роскошь, которая культуру приводит к разложению, ну и формы власти, соответственно, направлены на то, чтобы обеспечить здоровые формы производства и обмена. Мы к такой схеме объяснительной сейчас приучены политэкономией XIX века, и не только. Но тогда, конечно, такой вот поворот прагматичный, действительно, социологический – это большой прорыв. Так же, как и Данте, ибн Хальдун оказался невостребованным. Его «открыли» или «переоткрыли» в более поздние времена. Но для нас интереснее пульсирование мыслей о культуре. Мы это прослеживаем: каким образом из старых схем рождаются новые модели мысли. Ещё один гений, с которого начинается то, что принято называть «эпохой гуманизма». Сразу скажу, что не нужно путать гуманизм в смысле филантропии и человеколюбия с тем, что рождается в эпоху раннего ренессанса. Гуманизм – это учение о культуре, которое теперь становится сердцевиной человеческого бытия. Не религия, хотя гуманисты все были христианами, и многие добрыми христианами, искренними, несомненно, но, тем не менее, они считают, что в качестве человеческого с Божьей помощью должно реализовать именно потенциал человеческого. Для этого оно должно пройти через особый тип образования. В древнем Риме, как мы уже с вами знаем, это называлось humanitas, то есть процесс «очеловечивания» природного материала. И образование, которое давалось через эту систему humanitas, было в первую очередь тем, что мы сейчас называем «гуманитарным». Его сердцевина была литературой. Естественные науки – это, скорее, экзотичная форма интеллектуального досуга, а вот гуманитарные науки – это способ воспитания гражданина, морально, политически зрелого человека. Так это было в античности, и эпоха Петрарки считает, что так и должно быть. Человек должен сбыться как земной человек и после этого уже шагнуть к небесным идеалам. Эта мощная программа подразумевала восстановление адекватной настоящей латыни, а не искусственной; изучение литературы, риторики; но и приобретение добродетелей, которые с этим были связаны: гражданские, интеллектуальные добродетели. Вот миниатюра, которая показывает Петрарку разговаривающего, поучающего. Петрарка считал, что как бы плодом такого воспитания будет человек, как, если угодно, продукт культуры. Высшим шедевром и целью является всесторонне развитый человек. Надо сказать, что средние века, всё-таки, склонялись к тому, что должна быть систематизированная, специализированная культура. Вот перед нами её новая модель. Причём уже имеющая как бы программу и рефлексию определённой. Гуманисты говорят, что человек должен быть микрокосмом, и он должен в себя включать через образование, конечно, способности и возможности быть понемногу всем, хотя в чём-то, может быть, преимущественный талант. Ещё одна важная новация – это то, что культура должна быть не хранилищем памяти о прошлом, не традицией, к чему склонялось Средневековье, а должна быть историей живых опытов человека. Человек должен обязательно что-то переживать – искусство для этого идеальную даёт возможность – и должен обязательно обращаться не к чужим мнениям, авторитетам, а к жизни, к опыту. Даже знание литературы предполагало, что мы будем читать, интерпретировать, спорить, то есть оно предполагало определённую коммуникативную культуру, которая, между прочим, очень важную социальную работу проделала. Она создавала из образованных людей элитные кружки. В Средневековье всё-таки считалось, что воспитать лучших людей эпохи можно через университет, который был частью церковной культуры, несомненно. А здесь перед нами как бы свободная инициатива одарённых людей, которые, естественно, собираются в кружки и клубы. При этом они вовсе не уходят из мира, а прямо наоборот, они в этот мир приходят. Это элита, которая берёт на себя ответственность за культуру эпохи. Поэтому, естественно, считали гуманисты такие люди должны быть рядом с правителем. Они должны быть его как бы экспертной группой, поддержкой, и предполагается, что это, еще раз подчеркну: не хранение мёртвой культуры, а оживление её через дискуссии и постоянные толкования. Во всяком случае, напомню, что не только эстетика волновала гуманистов и не только наука, правда, в то время, в первую очередь, гуманитарная, но и религия тоже. Ранний гуманизм – это ещё и попытка реформировать Христианство, вернуть его к Евангельским идеалам средневековой, так сказать, заформализованности некоторой, а это прекрасно сочеталось вот с тем, о чём мы только что говорили: индивидуум, возвращение к опыту, к живой дискуссии, к практике. Вот тоже Петрарка, это одно из самых, видимо, достоверных изображений. Он же на рабочем месте. Так выглядело рабочее место гуманиста, который читал, писал и, как мы видим, задумчиво размышлял о своих предметах. Как ни странно, сохранился дом, где детство провёл Петрарка. Вот он, у совеременного-то человека не у всякого сохранился дом, где он детство провёл, а здесь вот видите много прошло веков, а домик вот он, домик Петрарки. Несколько слов о немецком мыслителе Николае Кузанском. У него не было специального учения о культуре, но это тоже один из мыслителей прорыва, который осуществил ренессанс. Это человек, который видит мир как динамику бесконечного приближения к идеалу. Причём динамика эта заключается в периодическом свёртывании-развёртывании каких-то состояний мысли, культуры, истории. Для Николая Кузанского история – это как бы игра смыслов. В принципе, её параметры заложены высшими идеальными ценностями, но они подразумевают, что люди, в меру своих способностей, на разных уровнях могут как бы эксплицировать, развернуть эти смыслы. Поэтому и вера, и искусство, и философия – это не только динамичные процессы, но ещё личностные. То есть каждый создаёт как бы свой космос, вписывающийся в общую систему. Пико делла Мирандола. Граф Пико, который уже в XV веке создаёт программное знаменитое произведение о достоинстве человека. Его речь о достоинстве человека – как бы квинтэссенция вот этого нового понимания культуры гуманистического. Ключевая мысль – это мысль о том, что человек не просто может многое и может быть микрокосмом, сам Пико, кстати, фантастические имел дарования, он знал несколько десятков языков, включая очень экзотичные, знал многие науки и практики, доступные для того времени, да вдобавок еще обладал какой-то невероятной, по свидетельству современников, физической красотой и физической силой. Такие люди, кажется, только тогда появлялись, в эту эпоху. Ну вот Пико говорит, что кроме этих божьих даров, есть еще уникальный дар, который есть только у человека, – это дар самому выбирать локализацию внутри вселенной, то есть человек может быть животным, ниже животного, хуже животного, может быть человеком, может быть ангелом и в каком-то смысле выше ангелов, потому что у него есть особая миссия. Никто не детерминирует, не предопределяет этого движения человека, хотя гуманисты очень любили учение о судьбе со всеми ее астрологическими и прочими аспектами. Но вот у Пико звучит этот мотив свободы. Да, человек не просто может что-то сделать, но он обязан, потому что он свободен, в отличие от других уровней культуры. Только он обладает этой динамикой свободы и превращения себя в то, во что именно он себя превратит. Разумеется, его ждет за это награда или возмездие, но тем не менее себя человек делает сам, а это значит, что себя он делает через формирование окружающей культурной среды, поэтому науки, общение, искусства – все это на самом деле создание своего культурного мира. Конечно, такой степени свободы Средневековье не предполагало. Вот известный всем портрет Леонардо да Винчи, который много писал об искусстве и, разумеется, о науках, но, в общем, напрямую не размышлял о культуре, и тем не менее для нас он важный герой. Впервые, может быть, мыслитель представил природное и культурное, как некое единое целое, причем устроенное по законам, которые мы бы с вами, может быть, имели право назвать инженерными законами. Леонардо представил культуру как модель одушевленного механизма, который можно изучать, который можно имитировать, и вот это инженерно- культурфилософская мысль очень характерна будет для будущего Нового времени. Это не обязательно значит разложить на части, развинтить, убить живой объект. Для Леонардо это было как раз не так. Живой – это обязательно одушевленная машина, и поэтому мы должны отточить свое зрение и научиться видеть эту машину. Вот несколько картинок, которые просто показывают, как Леонардо это видел, как он рисует механизмы, крыло, оптические явления, кости скелета. Мы видим здесь одну, так сказать, интеллектуальную эстетику, это попытка увидеть мир как прекрасный совершенный механизм, который может быть носителем жизни. XVI век, расцвет XVI века, в середине его – художник и историк искусства Вазари, которого мы здесь видим, пытается, может быть, впервые не просто говорить об искусстве и не просто задавать какие-то образцы и каноны в своей эстетике, а построить историю искусства. Данте показывал нам, если мы помним, идеальную историю культуры, а здесь Вазари пытается построить через систематизацию искусства во времени реальную историю, и оказалось, что вот эта идея чревата культурфилософской концепцией определенной. Вазари первый, если не считать некоторых античных мыслителей, показывает, что во времени искусство развивается циклично и закономерно. Забегая вперед, скажем, что и в дальнейшем вообще теория культурных циклов чаще всего будет именно в связи с искусством развиваться, и только потом в связи с историей чуть позже. Вазари довольно простую схему накладывает на материал. Он говорит, что искусство переживает те же циклы, что живой человек, то есть детство и юность, потом зрелость, и потом старость. Интересное здесь, собственно, содержание для нашей с вами темы в том, что каждый из этих циклов имеет свою особую ценность и создает свой особый стиль как бы творчества и выражения. Все-таки в старой традиционной эстетике считалось, что есть универсальные каноны, к которым ты или приближаешься, или от них отдаляешься. Вазари начинает мыслить по-другому: он говорит, что нужно понимать особенность каждого периода, более того, искусство на определенной стадии не может быть, будучи молодым, не может быть зрелым или старым. Современную ему эпоху он считал эпохой, достигшей зрелости, в лице Микеланджело, которому он поклонялся, но и спокойно он ожидает наступления такой мудрой старости искусства, которая будет, как мы бы сейчас сказали, морфологически другой. И сам Вазари был уже художником вот этого периода. То есть здесь будет больше эклектики, больше рефлексии, больше, может быть, холодной игры с образцами, но зато и изощренности тоже, конечно, будет больше. Вазари свою модель опробовал на истории античного искусства, это у него тоже получилось. И вот он предложил, кроме привычных искусствоведческих уже концептов, прилагать еще и такую вот схему развития во времени. Довольно естественно, что Вазари был одним из первых, кто заговорил об индивидуальной манере художника, поскольку, значит, универсальной власти канонов нет, значит есть вот такая способность строить живую личную манеру, которая будет не просто подражать природе, а раньше считали, что это главный смысл искусства («мимесис» – подражание природе), но еще будет выражать собственную индивидуальную природу. Вот такое учение об экспрессивной манере тоже оказалось неплохим инструментом для понимания культуры. Динамичная культура Нового времени, она совсем не вписывалась вот в эту модель вечных образцов и канонов. Еще один мыслитель XVI века, которому надо непременно отдать дань, – французский писатель Монтень, который создает новую антропологию человека, если угодно, в культуре, которую тоже нельзя свести к каким-то устоявшимся канонам, вечным образцам этики или общественным правилам. Свою знаменитую книгу, которой зачитывалось не только монтеневское поколение, он называет «Опыты», отсюда как раз это слово «эссе» и пошло. «Опыты», то есть попытка не найти как бы образец вечный, а взять индивидуальное событие конкретного человека и попытаться его пережить так, чтобы мы потом понимали, каким образом это может воспроизводиться в других случаях и судьбах. Монтень бился с абстракциями и догмами. Для XVI века это было очень важно, это же было время борьбы протестантства с традиционными формами христианства, борьбы, которая вылилась в кровавые войны, война идеологий, людей. Это было жуткое время для Европы, ее буквально залили эти благочестивые войны кровью. Монтень был один из тех, кто пытался обезвредить вот этого демона идеологического и попытался показать, что человек, который слепо следует абстрактной идее, – это как раз источник зла, а человек, который готов и себя воспринимать как индивидуума, и другого готов выслушать, готов вступить в диалог с ним, то есть предполагает плюрализм культур, мы бы сейчас сказали, вот этот человек может спасти эпоху. Он и сам вел себя соответствующим образом и, в общем, играл в своей такой небольшой южно-французской общине роль такого вот как бы лидера, посредника авторитетного. Между прочим, некоторые считают, что книжка, которую читает Гамлет и говорит так вот скептично «Слова, слова, слова...», это по некоторым признакам как раз монтеневские «Опыты» о человеке, то есть Гамлет, а он все-таки герой уже XVII века, начала, видимо, уже был недоволен этой моделью культуры, не очень доверял вот такому благородному скептицизму Монтеня. Но надо сказать, что для своего времени это было очень большое событие, это был контрудар идеи культурного плюрализма, который она нанесла идее единственно верного догматизма. Причем, еще раз подчеркну, что культурный скептицизм Монтеня – это не то чтобы неверие в идеалы, а это, наоборот, попытка понять, каким образом они существуют в культуре, не будучи догмой и тем не менее оставаясь идеалом. Вот дом Монтеня. Жан Боден – мыслитель, о котором меньше знают, но для нас он тоже очень важен, потому что он попытался вместе с рядом других мыслителей, таких как Макиавелли, например, дополнить политический дискурс размышлениями о том, как надо устроить общество, размышлениями о том, как оно развивается во времени. И, собственно, Жан Боден – один из тех, кто попытался применить язык описания культуры к описанию общества. Возможно, он был одним из первых, кто и придумал слово «Новое время» как определенный как бы вот этап культурного цикла. Если слово «Возрождение» ввел именно в связи с искусством, скорее всего, Вазари, то вот представление о Новом времени как эпохе, которая не будет повторять чужих моделей, а создаст свою культуру, наверное, это кружок Бадена сформировал вот этот концепт. [МУЗЫКА] [МУЗЫКА] [МУЗЫКА]
