[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Важно то, что артефакты именно создают универсум, то есть интерпретации, которые как бы предлагает любой артефакт много, но мир-то один на всех. Поэтому возникает необходимость взаимной притирки и аккомодации, что и составляет динамику культуры. Но из этого, между прочим, ещё и следует, что возможна общая наука об этом мире. Как мы с вами увидим, наука о культуре и философии культуры возникает очень поздно, в XVIII веке только. Понятно, по большому счету, почему. Потому что не видели предметности. Науке нужен: (а) метод и (б) предмет свой собственный. Ответ здесь может быть простой: поскольку создается единый универсум артефакту, значит это и есть предметность, у которой могут быть общие законы, по которым искусственный объект встраивается в целое. Эти законы одни и те же для всех разнородных артефактов. Более того, когда артефакт как бы выявляет свою морфему, а морфема свою, так сказать, программу встройки в целое, то это тоже происходит по общим для всех артефактов предметам. Мы видим, что потому они и могут общаться, что есть эта «полиобщность». Попросту говоря, вот пример лингвистики здесь подходит. Человек, который занимается лингвистикой, — это не тот человек, который знает все языки. Нет «вообще языка», на котором говорили бы люди. Так же как нет «вообще культуры». А есть много того и другого. Но лингвист занимается не всеми языками на свете, он занимается принципами устройства языка как особой объектности. Вот предметность наук о культуре тоже такая. На этой схеме я просто визуально изобразил как наброски, которые делает каждый артефакт, находятся в состоянии сложной интерференции, сплетаются настолько, что перед нами пестрый, плотный, консолидированный мир, в котором очень трудно различить какая культурная форма на какую влияла, и как они проникли друг в друга. Но мы живем именно в этом мире. И поэтому, отвечая на вопрос, зачем необходимы науки о культуре, можно сказать, что окружающий нас мир — это, на самом деле, и не дух, и не природа. В первую очередь, мы имеем дело именно с культурой. То есть с теми мирами, которые проинтерпретировали духовное и природное, сняли их конфликт определенным образом и зашифровали это на своем языке. Способ, которым артефакт объективирует себя вполне можно назвать языком, продукт каким-то текстом. Так вот, конечно, совсем неплохо человеку, попавшему в этот мир, научиться считывать эти тексты, переводить с языка на язык, а главное, просто прочитывать сообщения. Можно обходиться без этого, но тогда мир культуры будет нами управлять. То есть нам будет казаться, что перед нами факты, а на самом деле перед нами культурные смыслы, которые нам предписывают, что делать. Такая пассивная ситуация не очень комфортна для человека. Человек хочет понимать, куда он попал, и соображать, что ему делать. А для этого нужно ориентироваться в этих всех невидимых текстах, которые кажутся фактами и явлениями. Вот, собственно, это и ближайшая польза культурологии и культурфилософии. Тем более, добавлю на всякий случай, что слово «культура», окрашенное у нас позитивными коннотациями, оно ведь обозначает не обязательно что-то хорошее. Культуры могут быть вредоносными, злыми, какими-нибудь губительными. Дело в том, что область духа — это область принципов, но принципы, особенно это хорошо видно в свете некоторых теологических концепций, ведь духовные принципы могут быть принципами зла и добра по большому счету. Богослов бы нам сказал, что дьявол — это духовная, а не материальная сила. Поэтому, в принципе, культуры точно так же могут быть окрашены разными этическими красками, так сказать. Возможна тоталитарная культура, которая губит все лучшее, накопленное человеком в цивилизационной истории. Поэтому расшифровывать сообщения очень даже полезно и с этой точки зрения. Не случайно вообще в лексике человеческое слово «культура» приобрело в первую очередь не тот смысл, о котором я говорю: я пытаюсь объяснить как, может быть, устроены науки о культуре. Приобрело оно немножко другой смысл. Есть большой мир практической жизни, а есть сфера внутри этого мира, где мы наслаждаемся какими-то ценностями нашими. Это как бы сфера благородного нашего существования ради высших целей. Это называется культурой. Поэтому сейчас у нас есть Министерство культуры, но оно не занимается универсумом артефактов. Оно занимается, если угодно, сферой досуга, так сказать возвышенного. Или сферой образования. Вот ещё одна область, где как бы культура транслирует себя поколение в поколение. Это совсем не бессмысленное заужение такое семантики нашего понятия. Потому что действительно вся сущность культурной динамики проявляется вот в этой, так сказать, области, заповеднике, где мы храним эти смыслы или передаем их. Поэтому это вполне логично. Вот в Москве есть парк культуры и отдыха. Немножко странно, так сказать, это не парк универсума артефактов. Но мы понимаем, о чем идет речь. Это место, где люди, в принципе, если это как бы не День десантника, они не безобразничают, ведут себя культурно и наслаждаются так, как им предлагает. Впрочем, напрасно я обидел десантников, потому что это тоже культура, так сказать праздника. Совершенно нормальная. Значит это территория, где я реализую как раз свободные накопленные культурой выборы, а не утилитарную работу, с техникой там. В этом смысле даже науку у нас не называют культурой, потому что другое министерство есть. То есть все это правильно, понятно, логично, но это не отменяет нашей с вами задачи увидеть вот это работающее целое, которое надо понимать, декодировать и оценивать. Вот схема, которая более-менее просто показывает, какие основные уровни культуры в историческом движении выделились. И здесь тоже есть и гармония, и конфликтность определенные. Несколько слов о принципе стратификации. Здесь три страты, три этажа. Откуда они берутся? Ну вот я их нарочно немножко так вот значимо окрасил. В принципе, когда мы рисовали схему, где дух и природа сталкиваются и порождают третью территорию компромисса и коммуникации, то есть культуру, мы как раз обозначили и вот эти три сферы. Культура может окультурить, так сказать, природу, то есть немножко изменить наши жизненно-биологические принципы так, чтобы они соответствовали некоторым идеалам. Это вот уровень ближайший к природе. И здесь я его обозначил как витальная культура. Культура, по сути дела чуть-чуть отредактировавшая наш биологический субстрат для того, чтобы законы природы с нашими интересами, в том числе и с идеальными, совпадали. Но по большому счету это, как я тут пометил, культура интересов: у человека есть интерес, и он не должен порывать с природным, но и должен как-то соотносить себя с некими неприродными принципами. Вот эта витальная культура многообразна: это культура труда, семьи, повседневной жизни, обмена продуктами труда, — то, что возникает на самых-самых ранних уровнях существования культуры. И то, что, по сути дела, роднит нас и с животным миром во многом. Там тоже есть такие как бы квазисоциальные уровни. И есть то, что напоминает наши человеческие ценности. Второй уровень. Вот он посерединке. Это второй этаж, если угодно. Это культура, возникающая, когда отдельные биологические субъекты соединяются в целое. Схема, которую я сейчас предложил, она очень обманчива, потому что на самом деле субъекты вовсе не объединяются ни в какое целое. Это модель общественного договора, придуманная в XVII веке просто как идеализация. На самом деле изначально существует, конечно, родовое, так сказать, коллективное целое, и на очень поздних этапах культуры мы видим что появляется такой феномен, как индивидуум. Но сейчас для нас это непринципиально. Мы берем эту идеальную модель и рассматриваем индивидуальности, которые вступили на каких-то основаниях в связь. Если эта связь не биологическая, если это не племя и род, а уже, скажем, семья, которая биология плюс некие принципы, то возникает социальное пространство. Оно может дорастать до очень артикулированных уровней, когда появляется государство с его институтами. Но в целом социальной области свойственен один закон объединения: люди объединяются по большому счету не потому, что они одинаковые, а потому, что именно они разные, и они находят способ, оставаясь разными, стать интегрированным целым. Вот это и есть социальность, и объединиться разному можно, гетерогенным и другим, на основе принципов, то есть мы выдвигаем принципы объединения, разные субъекты с общими принципами: право, мораль — в первую очередь вот эти две силы. Ну и, возможно, какая-то социальная утилитарность, хотя право и мораль оказываются всегда важнее и сильнее. Вот это социальная культура, она стоит над витальной, и она, единожды возникнув, начинает диктовать нашему биологически витальному уровню свои законы. Я сказал, что социальная культура рождается на основе принципов, но есть область, где эти принципы вырабатываются субъектами или сообществом, которое в дискуссии выбирает какие-то решения, поэтому третий этаж тоже желателен, это ментальная культура. Я, естественно, окрасил в небесно-голубые тона, так же, как витальное в биологически зеленые. Ну а социальная культура — это такая вот почва плодородная, но правда, это именно тот горизонт, на котором мы живем. Витальное для нас почти невидимое, это автомат биологический, а в ментальное, туда еще добраться надо, не всем это и нужно, это элитный этаж. А социальное, мы здесь все живем, и мы сразу с ним сталкиваемся, это центральный горизонт, на котором мы живем. Так вот ментальная культура — это культура идеалов, то есть таких идей и принципов, которые задают нам цели и предельные образцы. Вот это три уровня культуры, с которыми любой философ культуры сталкивается, когда начинает объяснять целое культурное. Витальная культура развивается медленно, и, вообще, при первой возможности она останавливает свое развитие. Мы привыкли к тому, что в биологическом мире существует вроде бы как эволюция, но все-таки если можно не эволюционизировать, то как-то живое лишнюю работу не проделывает. Какая-нибудь синезеленая водоросль вот нашла способ жизни, она так и живет и сегодня. А люди, наоборот, вот как-то всё мечутся, ищут чего-то другого. Но, в общем, если и эволюционизирует витальная культура, то медленно, и применительно к человеку мы можем определенно сказать, что антропогенез когда-то произошел, но этот процесс остановился, и человек больше не меняется, то есть пока антропогенез оказался одноразовым событием. Мы отделились от своих биологических предков и в то же время остановились вот в этом модусе морфологическом, биологическом, по сути дела, оставаясь обезьяной в биологическом отношении. Но, тем не менее, о витальной культуре тоже можно говорить, что она развивается, особенно когда речь идет о таких вот околосоциальных явлениях, как семья, объединение в группы в повседневной культуре. Это, конечно, тоже социальная культура, но очень близка жизненному уровню. Социальная культура, напротив, динамична, и вот здесь философы культуры как раз пытаются выстроить линейные схемы или циклические движения социальной культуры. И мы встретимся с философами, которые считают, что главный смысл всей культуры — это создание оптимального социального пространства, для того чтобы человек мог себя выражать, а ментальная культура еще более динамична. Здесь, двигаясь снизу вверх, мы переходим во все более и более динамичные миры. Ментальная культура очень быстро меняет предложения, вступает в конфликтные отношения с другими альтернативными версиями. То есть идет очень бурная, кипящая жизнь духа, и иногда она обостряется до революционных периодов. В традиционных культурах это происходит по возможности медленно, и традиционные культуры даже боятся называть инновацию чем-то радикально новым, обычно называют ее почтительным комментарием к старому. Ну а современная культура модерна, наоборот, считает, что если что-то хорошее и хорошо продаваемое, то вот это должно быть именно новое или то, что себя выдает за новое. Различие скоростей динамики культурной, оно, в общем, понятно. Если витальная культура будет слишком динамична, то мы разрушим адаптационные механизмы. Если социальная культура тоже будет слишком динамична, разрушим наше жизненное пространство. А если ментальная будет слишком медленна, то тоже мы не сможем быстро реагировать нашими идеями на вызов среды. Так что, вообще, забегая вперед, скажем, что культура стремится к автоматической оптимизации своей деятельности, смысл деятельности мы с вами уже обозначили. Ну вот эта схема, она нам, пожалуй, не очень сейчас нужна, но, тем не менее, раз мы с вами выделили как бы два уровня, мир природный и мир духовный, а посрединке обозначили культуру, которая с ними работает, то тут можно обозначить и основные элементы примирения духа с природой. Обычный человек имеет дело с видимым и невидимым мирами и реагирует на них или рациональными инструментами, или эмоциональной реакцией. Ну и вот здесь, на этой схеме оппозиция телесного и духовного, с одной стороны, как верха и низа, а справа и слева — вторая оппозиционная линия. Это наша эмоциональная культура примирения двух элементов или рациональная. Ну а дальше по законам вот этого логического квадрата идет соотношение этих способностей людей, то есть два способа реакции на два мира явлений. Вот они порождают группу культурных инструментов. В конечном счете, как вы видите на схеме, это или такие прагматические инструменты, как интересы, которые нам что-то диктуют, или правила, которые что-то оформляют, а для идеального мира это принципы, на основании которых я практически действую, или идеалы, к которым я стремлюсь, и так далее. Ну, по большому счету здесь действуют те четыре элемента, вот они обозначены самыми крайними крупными нотациями, действуют элементы, которые все философы культуры, так или иначе, как мы увидим, будут выделять при анализе культуры. То есть есть мир, окружающий нас, это то, что дано; есть некая совокупность абсолютных параметров — бог, идеал, право, мораль. Но, в общем, в конечном счете это все-таки то бытийное основание, из которого проистекают наши ценности. В религиозных культурах, конечно, это бог, а в нейтральных это обозначается разными терминами, но мне кажется удобным философское слово абсолют. Вот два полюса: мир как совокупность явлений и абсолют как совокупность целей и ценностей. С другой стороны, когда эта вертикаль взаимодействия появляется, появляется и горизонталь решений, примирений полюсов на этой вертикали. Обычно это тоже две силы: это объективная культура, в которую мы приходим почти примерно так же, как приходим в мир, и это мир человека, то есть активно действующих субъектов, через которые обычно приходят абсолютные императивы и в культуру, и в мир. Вот взаимодействие этих четырех элементов, вообще-то говоря, является матрицей почти для всех учений. Некоторые могут учения блокировать тот или иной угол нашего квадрата, скажем, считать, что абсолют — это фикция. Но чаще всего в явном или неявном виде эти элементы присутствуют. Вот здесь я немножко подробнее расписал те уровни культуры, о которых шла речь, но я думаю, что сейчас комментировать это не нужно. Как материал презентации это может быть предметом для размышлений. [ЗВУК] [ЗВУК] [ЗВУК]
